… Джурайю выворачивало снова и снова, а перед глазами стояли картинки одна страшнее другой – запечённые тела с выгоревшей одеждой и полопавшимися глазными яблоками… сомкнутые обгорелые руки матери на шее ребёнка – чтобы избавить от медленной, мучительной смерти… сваренное тело в бадье из-под воды, хорошо разваренное мясо легко отслаивалось от костей и ошмётками сползало на дно закопчённой ёмкости… Там, в доме, пахло кухней и костром, и девушка с мазохистской настойчивостью обходила этаж за этажом, таща за руку уже бьющегося в истерике Фауля. А едва выйдя на улицу, уже не смогла сдержать реакции организма на увиденное. Немного выждав после последнего спазма, Джурайя всё же смогла распрямиться. Невидящими глазами она смотрела на этот памятник зверству. "Он чудовище, – проносилось в её затуманенном мозгу, – только чудовище могло это сделать… Единственный мужчина, которого я люблю больше жизни – чудовище…"
А вот паника Фауля теперь не имела ничего общего с тем, что было внутри – его единственная дочь, его кровиночка, явно была в шоковом состоянии, и у него сердце разрывалось от того, что он отчасти был причиной её страданий. Он гладил её по волосам, заглядывал в лицо, пытался увести от этого страшного дома, а Джурайя всё стояла и смотрела в одну точку. А потом она подняла руку ладонью вперёд и засветилась, как умели светиться только члены семьи Геллерт – бело-голубым клановым светом.
– Помоги, – одними губами проговорила Джурайя, и Фауль ещё до произнесённой просьбы понял, что от него требуется. Он встал за спиной дочери и взял её за плечи. В Джурайю хлынул поток непривычной, жесткой силы. "Наша, Древняя, – сразу определила она, в первый раз мысленно признав своё родство с Фаулем. – Хорошо…"
Дом с закопчёнными стенами дрогнул и начал оплывать – камень плавился под рукой хрупкой девушки, стекал вниз ручейками лавы… Спустя несколько минут на месте дома было озеро расплавленного камня, распространяющее вокруг нестерпимый жар. Джурайя привычно отобрала избыточное тепло, преобразуя его в привычную, классическую силу, как выяснилось – эльфийскую. Озеро пылающей лавы подёрнулось серым налетом, потом покрылось коркой, и в конце концов застыло чёрным вулканическим стеклом с идеально гладкой поверхностью. Как гигантская надгробная плита всем, кто погиб сегодня в этом доме. Джурайя резко развернулась и пошла прочь, пытаясь сглотнуть ком в горле. За ней поспешил Фауль, поддерживая под локоть. Он затащил Джурайю в первый же попавшийся под руку трактир и буквально влил в неё целую кружку горячего грога – сведённые скулы наконец-то смогли расслабиться, взгляд обрёл осмысленность, девушка устало откинулась на спинку стула и вдохнула полной грудью.
– Спасибо, папа, – выдавила она, пытаясь удержать слёзы. Ей это удалось, а вот Фаулю нет. Он беззастенчиво вытирал мокрые щёки, осознав, что в первый раз за всё время Джурайя назвала его папой…
Корбин тяжело опустился на лавку, с усилием стянул ставшую вдруг неподъемной куртку. Хреново было так, что, казалось, сейчас он просто упадет – пожалуй, так он себя чувствовал только после ранения, когда у него просто не было времени даже остановить кровь. На него перли пятеро вражеских магов, и он смог заняться собой только когда разделался с ними. Крови тогда из него вытекло столько, что целитель, занимавшийся Корбином, всерьез не мог понять, как тот жив остался. Вот и сейчас была такая же слабость, тошнота, голова кружилась. Наверное, заболел чем-то… Во всяком случае, именно поэтому Корбин плюхнулся на первое попавшееся свободное место, даже не озаботившись, чтобы за спиной была стена, хотя уж это-то, казалось, было вбито в мага на уровне рефлексов. Обведя тяжелым взглядом практически свободное от людей, заставленное столами помещение, граф уже хотел впасть в полубессознательное состояние, когда его внимание привлекла парочка, напивающаяся в углу. С трудом сфокусировав взгляд, Корбин узнал этих двоих и ткнул в них пальцем:
– Вы, двое, живо ко мне.
Шалопай тут же сотворил портал и буквально прыгнул в него. Корбин проследил за ним взглядом, через силу беззлобно усмехнулся:
– Дома поймаю – уши надеру… А ты почему стоишь? Или не боишься?
– После того, что я видела, надо бы бояться… Да вот сил не осталось,- мотнула головой подошедшая Джурайя. Она стояла возле стола, сложив на груди руки, как бы защищаясь от сидящего на лавке Корбина и прожигая его яростным взглядом.
– Это плохо – меня положено бояться… Что стоишь? Садись, в ногах правды нет. У Корнелиуса была?
– Если ты предлагаешь сесть, где по-твоему находится правда? – Джурайя осталась стоять. – Меня отец на экскурсию сводил. Показал ваши художества.
– Это какие?
– Групповое творение "Корбин и ученики". Мне не понравилось и я всё переделала…
– В смысле?
– Там сейчас каток из вулканического стекла. А то детишки вокруг бегают – ни дай Единый внутрь бы зашли, а там такое… Ты сам-то внутри был? Хочешь, картинку покажу? Меня Прим научил, очень живенько получается.
В мозгу Корбина, помимо его воли пронеслись картины запеченного дома. Та, что изображала обгорелые женские руки на горле запеченного ребёнка со взорванными глазницами, задержалась дольше остальных. Её сменила картина оседающего, плавящегося здания. Завершала видеоряд гигантская лужа обсидиана.
– Зря, – равнодушно ответил Корбин. – Пусть бы стоял шедевр архитектуры, другим уродам о бренности всего сущего напоминал.
– Ты – чудовище!
– Я знаю. Что с того?
Ответить Джурайя не успела. Двери внезапно распахнулись, и в них хлынула толпа вооруженных людей. Человек двадцать, не меньше, и среди них – красивая женщина с кукольным личиком. Фан…